Советская хозяйственная система имела реальные возможности постепенного рыночного реформирования в 1950 и 1960-е годы, но не реализовала их. В 1980-е годы альтернативы радикальным реформам были чисто теоретическими — общество требовало быстрых результатов.
Отчего развалился Советский Союз? Одна из популярных версий: была холодная война, и Советский Союз не выдержал, проиграл ее. И еще вдобавок проиграл горячую войну в Афганистане. Я считаю, эта трактовка абсолютно неверна. Что происходит, когда страна проигрывает войну? Она лишается всякого оружия, любых средств ведения войны. Проигравшие Вторую мировую войну державы, Германия и Япония, до сих пор не имеют ни ракет, ни ядерного оружия. Как же можно считать СССР проигравшим холодную войну, если его наследница Россия до сих пор располагает ракетно-ядерным потенциалом, способным уничтожить США? Значит, это был не проигрыш. На самом деле СССР вышел из холодной войны. Точно так же, как Россия не проиграла Первую мировую войну — она вышла из нее. И ровно то же можно сказать о войне в Афганистане: вывод войск не означал поражение.
Это важное, не вкусовое отличие, но тем не менее оно не снимает вопроса о причинах случившегося. В случае развала СССР, как и в случае краха Российской империи, они были внутренними. Хотя, безусловно, нельзя сказать, что холодная война в первом случае или Первая мировая война во втором не оказали своего влияния на эти драматические события. Но все же ключевой причиной является социально-экономическая неэффективность.
Ответом на социально-экономическую неэффективность Российской империи стала Советская Россия. Но к 1953 году, моменту смерти Сталина, это была уже совсем другая страна. Она в полной мере стала мощной военной индустриальной державой, хотя цена была заплачена немалая. При этом если уничтожение крестьянства еще можно как-то — нет, не оправдать, но объяснить логически, то уничтожение соратников нельзя объяснить ничем, это было что-то параноидальное, совершенно бессмысленное.
Безземельный пролетарий вместо кооператора
Именно после смерти Сталина была совершена первая принципиальная реформаторская ошибка. К тому моменту на селе у нас было фактически новое крепостное право. Крестьянин не имел паспорта, был привязан к земле, не мог передвигаться по стране. По существу единственным социальным лифтом, как сейчас модно говорить, была армия. Существовала чудовищная налоговая система, которая заставляла крестьянина тащить свою продукцию на рынок, ограничивая питание семьи. Реформаторский шанс состоял в том, чтобы дать этим людям землю и возможность на ней работать. То есть провести своего рода деколлективизацию, возродить чаяновскую традицию, которая в 1950-е годы еще не была забыта. Превратить колхозы в настоящие сельхозкооперативы, как это было сделано в Китае в конце 1970-х. И мы бы решили продовольственную проблему. Вероятно, советская власть существовала бы до сих пор.
Однако шанс был нами упущен. На практике было сделано совершенно другое. Крестьянам дали паспорта (то есть свободу передвижения) и денег (были резко увеличены цены на закупку зерна, мяса, молока и т. д.), а земли не дали. В результате такой политики крестьян начали ускоренно превращать в рабочих. Не только путем второй волны урбанизации, когда вчерашние крестьяне массово ринулись в города на преимущественно малоквалифицированные рабочие места. Оставшиеся на селе, как следствие окончательного отчуждения от земли, потеряли всякую мотивацию к нормальному, рачительному хозяйствованию. Мы сделали тогда последний шаг к уничтожению крестьянского уклада, особого социума, плачевные результаты которого мы видим сегодня в большинстве районов Центральной России. Мы упустили возможность сделать сельское хозяйство эффективным.
Тем не менее с середины 1950-х до середины 1970-х наблюдался значительный подъем уровня жизни населения. Росла доступность материальных благ. Шло колоссальное жилищное строительство. Сейчас мы критикуем «хрущобы», но, когда люди переселялись туда из бараков, у них возникало совсем иное качество жизни. К тому же эти дома строились на 20 лет — никто не подозревал, что они просуществуют гораздо дольше. Был колоссальный институциональный прорыв, связанный с пенсионной системой. В стране впервые была создана нормальная пенсионная система, которая обеспечила пенсионеру уровень жизни, близкий к жизни работающего. Тогда как в сталинские времена максимальная пенсия с хлебной надбавкой составляла 220 рублей, на которые жить вообще было невозможно.
Параллельно с ростом уровня жизни в это двадцатилетие была поставлена и успешно решена задача достижения военно-стратегического приоритета с Соединенными Штатами. Однако во второй половине 1970-х годов рост уровня жизни советских людей остановился и сменился стагнацией. Постепенно в обществе стало накапливаться раздражение. Ведь психологически люди реагируют именно на тренд, динамику, а не на какой бы то ни было достигнутый уровень жизни.
Попытки подвинтить систему
Какие еще попытки реформирования советского административно-хозяйственного механизма предпринимались? Нельзя не упомянуть введение совнархозов в 1957 году, территориальных органов управления промышленностью взамен отраслевых министерств. Идея здравая — колоссальная по размерам и многообразию страна была зацентрализована. Ее нужно было децентрализовать. Но идею довели до абсурда и через семь лет вернулись к старой отраслевой системе. Хотя одна разумная вещь все же сохранилась: материально-техническое снабжение осталось организованным по региональному принципу.
В 1965 году началась новая реформа, впоследствии названная косыгинской — по фамилии ее главного идеолога, тогдашнего председателя Совета министров Алексея Косыгина. Возврат к отраслевому принципу управления народным хозяйством сопровождался необычной инициативой — избавлением от бюрократов в министерствах. Было решено привезти 50 тыс. инженеров и специалистов с заводов и из них сформировать новые аппараты министерств. Так и сделали. Но через три года эти замечательные главные механики, главные технологи, главные инженеры начали работать в точности как изгнанные бюрократы.
Замысел реформы достаточно здравый — предполагалось введение в плановую экономику элементов рыночного хозяйства: замена в плановых заданиях валовой продукции на реализованную продукцию, создание на предприятиях поощрительных фондов и т. д. Правда, задним умом сегодня понимаешь, что если вы вводите элементы рыночного хозяйствования, не вводя самого рынка, то у вас просто меняются декорации, а система продолжает работать по-старому. И сами понятия прибыли, бюджета существенно отличаются от того, что под ними понимается в рыночной экономике.
Однако после событий в Чехословакии в 1968 году началось жесткое закручивание гаек, и даже такие, во многом декоративные, реформы были свернуты. Это был испуг власти, которая четко связывала экономические реформы с политическими.
Впрочем, на пути экономической конвергенции стоял не только политический страх, вызванный событиями в Чехословакии, но и масштабная гонка вооружений. Стремление СССР к военно-стратегическому паритету с потенциальным противником, подхлестнутое Карибским кризисом, делало неизбежным концентрацию ресурсов в руках экономического центра. В качестве потенциального противника в СССР рассматривались не только Соединенные Штаты, но и вся Западная Европа, а с конца 1960-х еще и Китай. При этом речь шла не только об обороне Советского Союза, но и о сдерживании потенциального противника практически на всей территории земного шара. Понятно, что при такой политике объем ресурсов, который оставался на невоенное экономическое развитие, был критически недостаточен.
Следующая попытка как-то повысить качество управления советской экономикой пришлась уже на 1970-е годы. Она была связана с идеей использовать современные методы управления, основанные на компьютеризации и автоматизации, для оптимизации управления народным хозяйством. В качестве теоретической основы советскими экономистами во главе со Станиславом Шаталиным была разработана теория системы оптимального функционирования экономики (СОФЭ). В то же время эта система взглядов рассматривала необходимой составляющей введение определенных рыночных элементов в хозяйственную систему, в частности новую систему цен и мотивации предприятий. Лидером группы экономистов-рыночников в те годы был Николай Петраков.
Однако дальше теоретических дискуссий дело не продвинулось. Экономическая система продолжала работать по инерции, все сильнее теряя динамику. И это приводило к нарастанию раздражения. Столь мощный запрос на реформы к середине 1980-х сформировался оттого, что недовольство существующим положением было фронтальным, пропитывало все слои советского общества. В Советском Союзе довольных не было: рабочие были недовольны, крестьяне недовольны, интеллигенция как гуманитарная, так и техническая недовольна. Бюрократия вся была недовольна. Руководство предприятий, партаппарат и даже власть были недовольны — собственным народом. Всеобщее недовольство лишало систему защиты.
Инициативы, доведенные до абсурда
Есть две фундаментальные вещи, которые советская система в принципе не могла обеспечить: свобода потребительского выбора и свобода перемещения, как внутри страны, так и вне ее. Сейчас обе эти базовые свободы обеспечены — и это главные завоевания российской рыночной экономики при всех издержках перехода.
Можно ли было снизить эти издержки? Как-то разумнее сконструировать реформы 1980-х? Да, это было возможно. Теоретически. А практически, боюсь, что нет. Дело в том, что общество было радикализировано. Есть такое представление, что к власти пришли радикально настроенные люди и разрушили своими реформами советскую экономику. Ничего похожего — эти люди оказались востребованы обществом. И конечно, советская экономика получила травмы, несовместимые с жизнью, задолго до 1992 года. Вспомним Закон о государственном предприятии 1988 года. В ходе борьбы за демократизацию общества ввели выборность руководителей предприятия. И вроде бы неплохо. Действительно, некоторые сильные люди были выбраны. Но они оказались в дурацком положении — они стали зависимы от тех, кто их выбрал. В результате система мотивов и стимулов развития предприятий быстро оказалась перекошена в сторону текущего потребления.
Следующее направление — кооперативы. Закон о кооперативах — фундаментальный закон, который разрешил в СССР частнопредпринимательскую деятельность, наемный труд и так далее. Но рамки деятельности кооперативов никак не были обозначены. В результате большинство кооперативов было создано в цехах работающих предприятий, когда часть продукции, полученной за счет работы государственных станков, государственного сырья и электричества, совершенно законно стала принадлежать членам кооператива, которой они могли по своему усмотрению распоряжаться. Это была эдакая улица с разносторонним движением, и ни к чему, кроме паралича, в управлении предприятиями такая ситуация привести не могла. Плюс к тому очевидная демотивация к труду работников, оставшихся вне кооперативов. Таким образом, теоретически здравая идея двухсекторной, планово-рыночной экономики была на практике реализована крайне непродуманно. Вместо работающей двухсекторной модели устроили хаос. А общество было «за». Общество требовало решительных перемен. Хотело всего и сразу. Ловкие люди, которые воспользовались ситуацией, сразу же возникли в большом количестве. Помните потрясающую историю с первым легальным советским долларовым миллионером Артемом Тарасовым? Тарасову, который занимался торговлей компьютерами, нужна была наличность в качестве оборотного капитала для бизнеса. И он придумал гениальный способ законного обналичивания. Он выписал себе сумасшедшую по тем временам зарплату, в сотни раз выше зарплаты даже генсека, и, чтобы ее легитимизировать, заплатил с нее партвзносы. И к нему уже никто не мог придраться. Как же человек мог украсть, если он получил зарплату и честно заплатил полагающиеся деньги в партийную кассу?
Ошибки политэкономов
Нельзя сказать, что стратегия экономического развития страны в 1980-е годы вообще никак не продумывалась. Была проделана колоссальная работа по подготовке Комплексной программы научно-технического прогресса СССР — последняя ее версия была закончена в 1988 году и охватывала горизонт 1991–2010 годов. Там были отраслевые блоки и сводный том, анализировавший основные проблемы народного хозяйства и меры по их решению. Наш институт был одним из двух головных организаций по этой работе. Мы тогда впервые предложили меры активной социальной политики и перспективы направления перестройки системы хозяйствования.
Но в реальной жизни возобладали другие теории и рецепты. Беда наших реформаторов заключалась в том, что они были политэкономы. Политэкономы — это довольно грамотные люди. Они говорили, что экономика описывается таким-то набором уравнений и неравенств. Если она устроена так, как они написали, тогда все остальные их выкладки логически безупречны. Но загвоздка как раз заключалась в том, что их исходные посылки были в значительной степени умозрительными, имеющими к реальной хозяйственной жизни весьма отдаленное отношение. В результате переход к рынку сопровождался у нас огромным количеством безобразий.
Нагляднее всего процесс принятия неверных решений можно проследить, анализируя ход российской приватизации. Замечу, что необходимость приватизации в России в среде профессиональных экспертов никогда и никем не подвергалась сомнению. Согласие было всеобщим — без масштабной приватизации проблемы российской экономики решить нельзя. Однако механическое превращение государственной собственности в частную большинством экспертов рассматривалось как бессмысленное. Экономическая задача формулировалась совершенно иначе: необходимо было превратить неэффективную собственность в эффективную. Такой подход, разумеется, требовал достаточно длительной и аккуратной работы по созданию соответствующих законодательных норм, институтов и механизмов.
Но в реальности все было сделано по-другому: реформаторы провели ускоренную приватизацию под чисто политическим лозунгом «Не допустим возврата коммунизма». Такая постановка вопроса была откровенно параноидальной — российское общество и без того категорически не желало возвращаться к очередям, дефициту, карточной системе, невозможности выезда за границу и другим хорошо знакомым им особенностям коммунистической системы.
Самая грубая ошибка была связана со сбережениями — нельзя было их обнулять. В рыночной экономике есть два ключевых агента: покупатель и сберегатель. А мы последнего просто убили, растоптали в 1992 году. Мы заявили, что сбережений граждан больше нет, потому что все они потрачены государством. Какая глупость! Как будто госдолг США физически хранится в Форт-Ноксе! И весь этот долг также потрачен на те или иные нужды. Но при этом никому никогда не приходила в голову мысль об отказе возвращать деньги заимодавцам.
Нет, это не значит, что в 1992 году нужно было раздавать деньги, достаточно было просто прогарантировать их сохранность. Могло ли российское государство в 1992-м изыскать средства для хотя бы частичного сохранения сбережений населения? Конечно. Такие возможности существовали хотя бы потому, что в тот момент в стране добывалось 400 млн тонн нефти, 640 млрд кубометров газа и 168 тонн золота в год. Это было примерно столько же, сколько в быстро растущей российской экономике середины 2000-х годов — как раз в тот момент, когда наша страна успешно погасила огромный внешний долг, накопленный за предыдущие десятилетия. Поэтому, на наш взгляд, в начале 1990-х годов было вполне реально использовать различные формы замораживания вкладов на достаточно длительные сроки, совместив их с мерами по более-менее справедливой индексации замороженных сумм.
Еще одна унизительная вещь, которую учинили реформаторы, — ошибки в организации налично-денежного обращения, когда физически не хватало наличных денег в стране. Потом с этой проблемой поручили разобраться профессионалу, и зампред ЦБ Арнольд Войлуков за полтора месяца навел порядок.
Будем самими собой
У академика Юрия Яременко была задумана книга, посвященная сопоставительному анализу мобилизационных экономик Китая, Советского Союза и США. К сожалению, ранний уход из жизни не дал ему возможности завершить работу. Мы обсуждали с Юрием Васильевичем его замыслы и предварительные результаты. В частности, он утверждал, что в годы Второй мировой войны в США была классическая мобилизационная экономика, хотя и имевшая свою специфику, не похожую на российскую или китайскую.
Для мобилизационных экономик система централизованного планирования оказывается очень эффективной. Концентрация ресурсов при правильно выбранном направлении давала результат. Кроме того, эта мобилизационная экономика в ряде случаев использовала систему конкуренции. В СССР, например, конкурировали несколько КБ в авиапроме, в двигателестроении, в судостроительной промышленности. Была мощная конкуренция в космической отрасли — между КБ Королева и Челомея. И эта конкуренция не была бюрократической — на кону были заказы, ресурсы, ну и материальные блага: премии, квартиры, автомобили, дачи, санатории и т. п.
Если бы мы смогли наработанный потенциал мобилизационной экономики путем постепенных реформ перевести, не разрушая, на рыночные рельсы, мы бы имели сейчас другую экономику. Но я все-таки думаю, что китайский путь реформ возможен был только в Китае. Для этого все мы должны быть китайцами.
В СССР у нас была большая плановая и неэффективная экономика. Теперь у нас есть маленькая рыночная, и тоже неэффективная. Задача очень простая — сделать ее больше и эффективнее. При этом от рыночности ни в коем случае нельзя отказываться, потому что она, по моему глубокому убеждению, и по теории, кстати говоря, должна быть более эффективна, чем плановая экономика.
При этом я уверен, что Россия имеет реальную возможность ускорения роста до 6–8% в год на ближайшие десять лет, после чего, вероятно, мы уже сможем позволить себе лечь на более плавную траекторию. У нас есть финансовые ресурсы для такого маневра. У нас есть субъекты государственной инвестиционной политики: помимо неплохо работающего в этом направлении Внешэкономбанка, в России есть Сбербанк и банк ВТБ, которые можно и нужно использовать в качестве институтов развития. Проблема в том, что пока им не поставлена внятная задача и ими не научились эффективно управлять.
Кроме того, я считаю, что должна быть активизирована система рефинансирования ЦБ коммерческих банков. Не только в форме пожарного впрыскивания короткой ликвидности, как это происходит сегодня, а путем рефинансирования кредитов банков конечным заемщикам.
Еще один принципиальный недостаток экономической политики заключается в том, что пока институты развития созданы и действуют лишь на федеральном уровне. А ускоренный рост возможен только с опорой на малый и средний бизнес в регионах, который увидеть и поддержать из центра в сколь-нибудь массовом масштабе физически невозможно. Поэтому стоит задача создания действенных институтов развития в регионах.
И конечно, нужна активная работа по организации внутреннего спроса, которая позволила бы переориентировать наши экспортные отрасли: металлургию, химию, целюллозно-бумажную промышленность — на внутренний рынок, тем самым сделав их более устойчивыми к перепадам внешней конъюнктуры.
Не буду утверждать, что устранение перечисленных выше недостатков экономической политики даст возможность решить все российские проблемы, но привести российские реформы к логичному и успешному завершению это поможет.
